Губернатор тут почувствовал, что дело пахнет большим скандалом, поехал к Власову и долго уговаривал его заплатить штраф, чтобы не доводить дело до публичной продажи имущества окружного судьи.
Власов своё дело знал и на компромисс с губернатором не пошёл.
На торги прибыли не только профессиональные скупщики мебели, но и множество общественных деятелей. Кто-то из них за первый же предмет, пепельницу, дал 50 рублей, так что торги были тут же прекращены, а пепельницу покупатель подарил Власову.
После этого Власов по всем правилам, через того же губернатора Веретенникова, подал на него жалобу в сенат. Там нашли, что губернатор не мог издавать такое постановление о фонарях, которые были обязательны только для городов с числом жителей значительно превышавшим население Костромы. Постановление было отменено, но никому ненужные фонари еще долго висели, уже без вечернего освещения, напоминая всем о тупости губернатора Веретенникова.
Власов же был несменяемым судьёй и был ограждён от административных воздействий служебного характера. Общественные симпатии были целиком на его стороне, что выражалось в неизменном избрании его в городскую думу подавляющим большинством голосов.
Вскоре после истории с Власовым губернатор совершенно неожиданно для себя получил из Петербурга бумагу, в которой сообщалось, что его просьба удовлетворена и он освобождается от должности костромского губернатора. Удивлённый Веретенников прибыл в Петербург, где ему показали подписанное им самим прошение об отставке.
Ходили слухи, что это дело организовал Ботников, который собрал с богатых костромичей приличную сумму денег и вручил её одному из чиновников губернской канцелярии, чтобы тот в случае разоблачения не пострадал материально из-за увольнения с государственной службы. Этот чиновник заготовил заявление об отставке и очень удачно подсунул его Веретенникову с кипой других бумаг.
На этом неприятности Веретенникова не окончились. Так как он был генерал-майором, то по приезде в Петербург он должен был явиться к военному министру, но почему-то своевременно этого не сделал. Последовало не слишком-то приятное объяснение с начальством, после которого Веретенников был вынужден подать в отставку.
В 1912 году на столбах и заборах города появилось объявление, отпечатанное "с разрешения начальства", сообщавшее, что на Еленинской улице некто Петров открыл Петербуржскую фотографию, которая
"ничего общего с Большой Московской фотографией из сельца Красного и сельца Грабиловки не имеет".Далее сообщалось о безукоризненном качестве снимков. Оказалось, что этот Петров узнал о местах рождения Куракина и его жены и напечатал такое нахальное заявление.
Петрову это объявление не помогло, и дела в его фотографии не пошли, а Куракин в своём деле первенствовал до самой революции.
Приехав в Кострому, он нанёс всем визиты и никаких гонений не производил. Раз в неделю он устраивал у себя квартет, приглашая для этого трёх музыкантов-костромичей. Всё шло тихо и хорошо, и Шиловский рассчитывал быть первой в губернии персоной на торжествах 1913 года в честь трёхсотлетия дома Романовых.
Программа торжеств состояла из освящения новой церкви, открытия народного дома, а затем предполагался обед, приготовленный выписанными по такому случаю из Москвы умельцами. Для почетных гостей из Москвы был даже заказан специальный поезд.
Утром в день праздника на станцию Бонячки прибыл отдельный вагон с Шиловским и его свитой, все в полной парадной форме и треуголках. Вышедшего из вагона губернатора встретили посланные от Коновалова и просили его проследовать в коляске с парой лошадей. Тут-то Пепеша и совершил непростительную ошибку, поинтересовавшись, почему его не встречает сам хозяин. Ему ответили, что Коновалов уже в церкви, где идёт освящение. Пепеша упёрся, что пока его не встретит на вокзале сам Коновалов, он никуда не поедет.
Пепеша был не прав во всём:
во-первых, из церкви во время богослужения не полагалось вызывать кого бы то ни было;
во-вторых, Коновалов был не каким-нибудь исправником, а крупной фигурой в мире российского бизнеса, так что губернатор поступал нетактично, вызывая того на вокзал.
Коновалов же и шагу больше не сделал.
Пепеша же всё ждал, ходил по платформе в треуголке, потом забрался в вагон и просидел там голодным до самого вечера, пока его не прицепили к проходящему поезду. Вместе с губернатором голодными остались и чиновники его свиты. А обед-то Коновалов устроил знатный и обильный!
После этого инцидента Шиловского перевели в глушь, в Петрозаводск, куда и поезда-то ещё не ходили.