Встречи с А.А. Ахматовой, вып. 6. Анна Ахматова вспоминает


Анекдоты № 385 от 30.12.2006 г.


Ахматова вспоминала:
"Когда начался нэп, все стало выглядеть, как раньше, - рестораны, лихачи, красотки в мехах и бриллиантах. Но все это было «как»: притворялось прежним, подделывалось. Прошлое ушло безвозвратно, дух, люди, - новые только подражали им. Разница была такая же, как между обэриутами и нами".



Ахматова вспоминает Мандельштама:
"Мандельштам говорил, что самый страшный в мире просчет – это выражение глаз, которое сменяет улыбку на лице хозяина на долю мгновения раньше, чем выходящий за дверь гость перестал на него смотреть".



Ахматова вспоминает Лилю Брик:
"Когда Роман Якобсон прибыл в Москву в первый раз после смерти Сталина, он уже был мировой величиной, славистом. На аэродроме у самолетного трапа его встречала Академия наук, все очень торжественно. Вдруг сквозь заграждения прорвалась Лиля Брик и с криком:
"Рома, не выдавай!" -
побежала ему навстречу..."
После паузы А.А. с легким мстительным смешком добавляла:
"Но Рома выдал..."
Имелось в виду, что Якобсон открыл тщательно скрывавшуюся Бриками парижскую любовь Маяковского и его стихи Татьяне Яковлевой.



Ахматова рассказывала о жизни в эвакуации:
"Однажды в Ташкенте надо мной поселились бежавшие в свое время от Гитлера антифашисты. Они так ругались между собой и дрались, что я думала:
"Если такие антифашисты, то какие – фашисты?!"



Однажды Ахматова вспомнила про Николая Гумилева:
"Он мне говорил, что вся моя поэзия – в украинской песенке:
"Сама же наливала,
Ой-ей-ей,
Сама же выпивала,
Ой, Боже мой!"
Зато мы, когда он вернулся из Абиссинии, ему пели:
"Где же тебя черти носили?
Мы бы тебя дома женили!"
Тоже хорошо, хотя и не так точно".



В тот день, когда из Ленинграда выселяли дворян, Ахматова тоже оказалась на Московском вокзале: она провожала кого-то. Анне Андреевне пришлось проходить мимо толпившихся на платформе выселенцев, большинство из которых здоровалось с ней. Выйдя из вокзала, Ахматова сказала:
"Я никогда не думала, что у меня столько знакомых дворян".



О жене Блока, Любови Дмитриевне Менделеевой, Ахматова вспоминала:
"У нее была вот такая спина [при этом Ахматова широко разводила руки], большая, тяжелая, и грубое красное лицо".



Последний сюжет не относится к воспоминаниям Ахматовой, но представляет определенный интерес, так как заставляет задуматься о времени, о стране...

В октябре 1964 года Ахматова ехала на такси через Кировский (Троицкий) мост. Небо было затянуто низкими тучами, но вдруг над Биржей вертикально вытянулся красноватый световой столб, потом в верхней части возникло подобие перекладины. Затем лучи разошлись, блеснуло солнце и видение пропало.

На следующий день объявили о смещении Хрущева. Анна Андреевна прокомментировала это событие так:

"Это Лермонтов. В его годовщины всегда что-то жуткое случается. В столетие рождения, в четырнадцатом году, первая мировая, в столетие смерти, в сорок первом, Великая Отечественная. Сто пятьдесят лет – дата так себе, ну и событие пожиже. Но все-таки с небесным знамением..."
[В 1991 году почти незамеченным прошло стопятидесятилетие со дня смерти М.Ю. Лермонтова – не до того было. Но в том году распался СССР. Так что, как видите, уважаемые читатели, тенденция сохраняется. Посмотрим, что будет в 2014 году, когда исполнится 200 лет со дня рождения Лермонтова. – Прим. Старого Ворчуна.]



(Продолжение следует)