Уведомление
Данным выпуском Старый Ворчун начинает цикл очерков, посвященный провинциальной жизни России в XIX веке. Они основаны на воспоминаниях современников и помогут читателям составить представление о жизни русской провинции. Местом действия этих очерков я выбрал Саратов, как один из городов, лежащих в самом сердце России. Я уж не говорю о том, что мне в руки в своё время попали воспоминания саратовских горожан о разных периодах жизни своего города. Первый выпуск я начинаю с первой четверти XIX века, но я думаю, что одним выпуском я этот период не закрою.
Старый Ворчун (Виталий Киселёв)
Саратовский губернатор Алексей Давыдович Панчулидзев (1808-1828) был человеком тихим и справедливым. Если поступала жалоба на какого-нибудь чиновника, то он вызывал его и требовал объяснений по поводу жалобы. Если объяснения его не удовлетворяли, то он обычно говорил:
"Вы-с врёте, говорите мне правду, а не турусы на колёсах".
Эти "турусы на колёсах" были его обычной поговоркой. Если чиновник признавался в своём проступке и раскаивался, то Пачулидзев велел ему мириться с жалобщиком и просить извинения, а
"не то пойдёте-с в уголовную".
Так без судопроизводства и следствия обычно и заканчивались подобные дела.
В 1817 году по инициативе Панчулидзева были сделаны два крупных пожертвования на покупку дома для городской гимназии. Дворянство решило пожертвовать 55000 рублей ассигнациями, то есть ту сумму, которая осталась от сбора денег в 1812 году на формирование в Саратовской губернии 2-го егерского полка.
Городское общество назначило для этой же цели 95000 рублей ассигнациями из оброчных сумм за сдачу городских земель. Следует отметить, что далеко не все горожане знали об этом пожертвовании. Один саратовский мещанин записал в своем дневнике:
"16 июня позвали нас в думу и прочитали там Монаршую благодарность за пожертвование.
"За какое пожертвование?" -
спрашиваем. Голова отвечает:
"Как! Вы пожертвовали 95 тысяч рублей на гимназию".
А мы и не знали этого".
Хотя Панчулидзев и заботился о правильной застройке города и поддержанию в нем чистоты и опрятности, но все-таки
"...Саратов в то время был самый грязный город, судя по неопрятности домов, нечистоте площадей и улиц, которые к тому же зарастали травой".
С 1822 года улицы города стали распахиваться плугами на волах, отступя на два аршина от домов по обе стороны дороги. Хозяева домов были обязаны скидывать вспаханную землю на середину дороги, так что середина улицы становилась возвышенной и имела скаты к краям. Отступя на те же два аршина от домов, были вырыты канавы, выложенные досками, а сверху закрытые деревянными тротуарами. Все это должны были делать близ своих домов домохозяева за свой счет. За соблюдением этого строго наблюдала полиция.
Но довольно часто такие тротуары строились домохозяевами на скорую руку и из дрянного леса, так что тротуары часто становились для пешеходов довольно опасными из-за подгнивших досок:
"Случалось, что внутри канавы перекладинки подгниют; пешеход ступит на доску, она провалится; он падает в канаву и оттуда вылезает весь в грязи, с ушибленной ногой или рукой, полежа на месте от испуга несколько минут. Этому несчастью я и сам несколько раз подвергался. И всё это кончалось только тем, что хозяину приходилось выслушивать ругань от упавшего пешехода, а более ничего".
Канавы под тротуарами никогда не чистились, в них скапливалась грязь, отбросы, дохлые куры, кошки и собаки, так что на улицах города стояла нестерпимая вонь, особенно во время летней жары.
Да и сами эти насыпанные землёй улицы весной и осенью становились не только совершенно непроезжими, но и почти непроходимыми:
"...колёса вязли в грязи по ступицы, так что пара лошадей не могла везти самого лёгкого экипажа с одним седоком; а пешеходы, оставляя в грязи сапоги, приходили домой босые".
Саратов в то время был городом, по преимуществу, деревянным и часто страдал от пожаров. Устройство пожарной команды было возложено на бывшего полицмейстера Ищекина, которого современник описываемых событий К.И. Попов в своих записках по какой-то причине, возможно личной, упорно и неоднократно именует Ищейкиным. Ищейкин (Ищекин) взялся за дело с большим усердием устроил пожарную команду, которую впоследствии начальство при инспекторских смотрах сравнивало с московской. Был закуплен необходимый инструмент и лошади хорошего качества. Пожарная команда была разделена на четыре части, в каждой из которых было по двадцать лошадей своей определённой масти: серые, вороные, гнедые и рыжие. В таком виде пожарная команда, без изменения масти лошадей, просуществовала несколько десятилетий.
В 20-х годах XIX века от Саратова были проведены почтовые дороги по трактам: московскому, воронежскому, симбирскому и астраханскому. Каждая дорога была разделена на три полотна земляными валами. Из крайних дорог одна предназначалась для проезжающих обозов, а другая - для проходящих гуртов скота. Средняя дорога предназначалась для проезда почт и экипажей пассажиров. На земляных валах, где было возможно, рассаживали деревья. Все тракты были разделены на участки, к каждому из которых были прикреплены крестьяне различных селений для поддержания дорог в надлежащем порядке. Вдоль всех трактов были поставлены верстовые столбы, а через каждые сто сажен - пирамидальные столбы, высотою в два аршина, с надписью, к какому селению принадлежит данный участок.
Панчулидзев жил с большим комфортом и имел при доме около сотни человек собственной крепостной прислуги. У него были свои музыканты и певчие, а для дворовых детей он организовал училище и нанимал учителей. Из этих детей вышли прилично образованные люди, которые становились хорошими конторщиками и управляющими.
Панчулидзев на собственный счёт держал городской театр, директором которого всегда был кто-нибудь из дворян или заслуженных чиновников. Актёры и актрисы обычно были из чиновников и членов их семей, имевших к театру страсть, но часто встречались люди и из других сословий, и даже отпущенники. Игрались различные комедии, водевили, трагедии и волшебные пьесы, но наибольшей популярностью пользовалась "Русалка".
Почти каждый день у губернатора обедало не менее 15 или 20 посторонних человек. Обычно это были уездные чиновники, помещики, купцы, а также чиновники его канцелярии, но не все, а те, кто имел хорошую репутацию и прилично одевался. Они были обязаны всегда после своих "занятий" приходить к обеденному столу, даже если сам Панчулидзев дома и не обедал. Если губернатор замечал, что некто не приходит к нему три-четыре дня подряд, то он делал провинившемуся замечание или выговор.
Многие чиновники его канцелярии, которые были из числа малообеспеченных или одинокие, обычно жили в его доме и пользовались столом бесплатно.
Одними из главных центров общественной жизни города были балы, которых бывало особенно много в те годы, когда производилась дворянская баллотировка. Дворянство съезжалось в Саратов со всей губернии и проживало в городе от Рождества до Великого поста. Тогда каждый день кто-нибудь устраивал у себя вечер или бал, стараясь перещеголять других. Потом бывал общедворянский бал. Избранный губернским предводителем дворянства тоже давал особенный бал, и все удовольствия заканчивались балом у губернатора.
В прочие годы балы часто устраивались губернатора, особенно зимой. На все балы обычно приглашались и чиновники канцелярии. Те из них, кто по своей бедности не мог участвовать в увеселениях, находились на хорах среди музыкантов.
Раз уж речь зашла о чиновниках, то отмечу, что в то время лучшая служба была в казённой палате, в солевой комиссии, удельной конторе и конторе иностранных поселенцев. Здесь служили лучшие чиновники, получавшие хорошее содержание, и всё содержалось в чистоте и опрятности.
Но самая лучшая служба и лучшие чиновники были в канцелярии губернатора, и служащие очень дорожили ею. Если кого замечали в предосудительном поступке, то его переводили в губернское правление, но наибольшим наказанием был перевод туда при официальной бумаге.
Занятия в канцелярии губернатора продолжались с девяти часов утра до двух часов дня и с шести часов вечера до десяти часов, не исключая табельных и праздничных дней, тем более, что московская почта отправлялась из Саратова один раз в неделю, по воскресеньям. Позднее, в середине XIX века, почта стала отходить три раза в неделю. Если кто из служащих не приходил к должности до обеда или после обеда, то за это время у него из жалованья вычиталась определенная сумма. Исключения делались только для тех чиновников, которые сообщали правителю канцелярии, что едут по приглашению губернатора или других особ на балы или танцевальные вечера, но можно было отпроситься и по домашним обстоятельствам. Собранные же вычеты делились между усердными чиновниками.
(Продолжение следует)
