Картины русской провинциальной жизни XIX века. Саратов. Вып. 8


Ворчалка № 324 от 12.06.2005 г.


Вокзал Барыкина (окончание)

В зрительном зале располагалась маленькая сцена, на которой выступали квартеты, куплетисты, выходили различные уродцы и феномены, а также пели хоры девиц.

Григорий Иванович первым ввел в практику саратовских гостиниц ранее неслыханный элемент: поющих и играющих девиц.


В Барыкинском вокзале размещалось множество различных киосков и отдельных кабинетов, которые представляли собою как бы цепь вагонов, на которые они с виду и были похожи. Чаще всего здесь кутили купцы и адвокаты, а также люди неопределённых занятий. В такие компании обычно приглашались певицы и, если были, цыганки, которые
"при виде денег громче пели песни, сильнее кривлялись, бесстыднее потрясали плечами и лезли к подвыпившим купцам и адвокатам со своими ласками..."


Летом кутежи из-за краткости ночей бывали реже, но зато зимой...
"В комнатах висят сизые тучи табака, за которыми едва заметны двигающиеся фигуры пьяных и полупьяных людей; свет горящих ламп и люстр едва озаряет этот промозглый и прокислый воздух. За столами и столиками восседают компании, пьющие, едящие и беседующие на тему:
"Ах, шельма она..."
Гомон стоит неумолкаемый. Вдруг раздаётся дребезжащий звук фортепиано - это призыв к пению. Отовсюду начинают сбегаться певицы, словно курочки на зов петуха. Они отрываются от столов, столиков и выходят из отдельных кабинетов, откуда вслед за ними несутся разные нецензурные возгласы. Долго собираются певицы, долго они выстраиваются в линию, долго перемигиваются с кавалерами и, наконец, разбитыми, истасканными голосами затягивают какую-нибудь скабрёзную песню.
Каждый раз после хорового пения выступают так называемые солистки и завывают... Певицы щерятся, подсмеиваются и после пения снова расходятся по столам и кабинетам".



Скрипач Ожигини

В старые времена в трактирах и гостиницах не было "женской нации", а посетителей развлекали доморощенные музыканты, бренчавшие на фортепиано или пиликавшие на скрипках. Все они были пропившимися забулдыгами.

Так в трактире на Тулупном переулке играл В.И. Ожигини. По метрикам это был дворовый человек по имени Василий Иванович Ожогин. Барин дал ему какое-то образование, так что тот мог бренчать на фортепиано и немного болтать по-французски. Для большего весу он стал называть себя Ожигини, а для сходства с иностранцами носил длинные волосы и эспаньолку. В трактире он величественно садился за разбитый рояль и бренчал различные мелодии. Опьянев, он начинал барабанить полонез Огинского, а затем рыдал. Если его спрашивали:

"Что вы плачете?" -
он отвечал:
"Приятель ведь был... Огинский-то!"
И опять текли пьяные слёзы...



Гостиница "Прогресс"

Максим Михайлович Корнеев был сапожником и имел свой хороший магазин на Немецкой улице. Но вот на втором этаже над владениями Корнееве некий Свечин открыл свой шикарный ресторан с мраморными столиками, биллиардными комнатами, номерами и сценой. На ней выступала очень известная в свое время Марья Ивановна, пышная и дебелая, которая, бывало, выводила:
"Ещё в пятнадцать лет
Себе я цену знала..."
Под влиянием такого окружения, презрев советы друзей и увещания матери, Корнеев прикрыл сапожную торговлю и открыл гостиницу с номерами под названием "Прогресс". Во, как!

Для привлечения саратовской публики Корнеев устроил в своем ресторане зимний тропический сад, для которого из Москвы были выписаны различные пальмы. Сад представлял собой стеклянную залу с искусственными гротами и пещерами, висячими беседками и киосками, а посредине сада бил фонтан.

Сначала в "тропический сад" повалила и порядочная публика, даже дамы, но несколько громких скандалов отвадили её от "Прогресса". Здесь стала собираться такая же публика, как и в "Москве", происходили такие же кутежи, а цыгане пели: "И пить будем, и гулять будем!.." - а из зала им подпевали с визгом любители из публики.

Частенько среди гуляющей публики вспыхивали драки, но Корнеев

"был скор на руку и действовал ею твердо и с ловкостью боксёра..."
Тропическая обстановка ресторана налагала некое своеобразие на поведение публики, так что подвыпивший купец кричал цыганам:
"Эй, эфиопы! Разделывай Москву!" -
и те заводили как оглашенные романс:
"Ах, Москва, Москва, Москва..."
Если купцы гуляли весело и шумно, то земцы и адвокаты кутили без крика, но "вплотную и пили мёртвую". Им было недостаточно обычных спиртных напитков и они изобрели "медведя", какую-то чудовищную по своему действию смесь. Хвативший "медведя", мог орать:
"Я негр!" -
и требовать, чтобы его везли в Африку.



Московская улица

В каждом почти губернском городе были Московская улица, куда тяготела торгово-промышленная жизнь провинций, и Дворянская улица.


На Московской улице размещался трактир Македонова по названию "Биржа", около которого на улице стояла длинная скамья, на которой в течение дня перебывало немало купцов из ближних торговых рядов. Перещёлкав семечки и перемыв кости ближним, они шли в трактир "прополоскать брюхо", где их радушно встречал сам хозяин, носивший прозвища "Мочёные яблоки" или "Оладошник". Эти прозвища указывали на прежние занятия хозяина.



(Продолжение следует)