Эль Греко: несколько фрагментов из жизни гениального живописца. Часть IV


Ворчалка № 823 от 17.10.2015 г.




Кисть Эль Греко работала неустанно, являя миру новые шедевры, но жизнь в его доме неуклонно изменялась. Приехал из Венеции старший брат художника, Манулос Теотокопулос, и Эль Греко с радостью поселил его в своём доме, но тот уже был болен, и в 1604 году умер.
Похоже, что значительно раньше ушла из жизни прекрасная Херонима.

Это были тяжёлые удары судьбы, но самый сильный удар по самолюбию художника был нанесён в 1607 году, когда он проиграл тяжбу из-за оплаты своего труда какому-то монастырю.
Эль Греко как-то сразу постарел, и начались его болезни. Нет, он не сдался, и продолжал активно работать кистью, получая значительные гонорары, но деньги у него привычно не задерживались.

Постепенно в доме Эль Греко прекратились пиры под музыку, уменьшался круг друзей, и в жизни дома художника чувствовался упадок, да и его сын, Хорхе Мануэль, женился и стал жить своим домом. Ученики начали потихоньку покидать мэтра, а в 1607 году ушёл из жизни и верный Пребосте.
На Эль Греко медленно не неуклонно надвигалось одиночество.

Нет, все эти годы у него время от времени появлялись новые друзья, иногда ставшие впоследствии очень значительными личностями в искусстве, но всё же...
Одним из новых друзей художника стал фра Ортенсио Феликс Парависино и Артеага (1580-1633), который приехал из Италии и стал близким другом Эль Греко в последние годы его жизни.

Примерно в 1609 году Эль Греко написал портрет монаха, который так восхитил его друга, что тот немедленно сочинил сонет:
"О, Грек божественный! Уже не диво,
Что ты природу превзошёл в картине,
Но диво то, что отступает ныне
И небо перед тем, что боле живо.

На полотне простёрло так правдиво
Своё сиянье солнце на притине,
Что ты причастен Божьей середине,
Природы властелин трудолюбивый.

Прошу, о, состязатель Прометея:
Свет жизни не кради в своём портрете
, В сем образе, во всём со мною схожем.

Душа в смятенье, выбирать не смея,
Хоть двадцать девять лет она на свете,
В каком творенье жить – твоём иль Божьем".
Пер. Артёма Серебренникова.
[Солнце на притине – это архаичное выражение, означающее полуденное солнце.]
До наших дней дошло четыре сонета, которые Парависино посвятил своему старшему другу.

Другим близким другом Эль Греко стал выдающийся испанский поэт Луис де Гонгора и Арготе (1561-1627), с которым он, вероятно, познакомился при посещениях академии графа Фуэнсалида. Существует также предположение о том, что их сближению способствовал фра Парависино.
Педро Лопес де Айяла и Манрике де Лара, 5-й граф де Фуэнсалида (1537-1599).

Забегая немного вперёд, скажу, что наибольшую известность у нас получил сонет Гонгоры, посвящённый великолепной гробнице Эль Греко в монастыре Сан-Торквато:
"Сей дивный из порфира – гробовой
Затвор сокрыл в суровом царстве теней
Кисть нежную, от чьих прикосновений
Холст наливался силою живой.

Сколь ни прославлен трубною Молвой,
А всё ж достоин вящей славы гений,
Чьё имя блещет с мраморных ступеней.
Почти его и путь продолжи свой.

Почиет Грек. Он завещал Природе
Искусство, а Искусству – труд, Ириде –
Палитру, тень Морфею, Фебу – свет.

Сколь склеп ни мал, рыданий многоводье
Он пьёт, даруя вечной панихиде
Куренье древа савского в ответ".
Пер. Павла Грушко.

В 1611 году уже больного художника, который, тем не менее, продолжал активно работать, посетил Франсиско Пачеко (1564-1644), живописец из Севильи, который позднее был одним из учителей Веласкеса. Известно, что Пачеко даже написал портрет Эль Греко, но, к нашему огромному сожалению, это достоверное изображение великого художника до наших дней не дошло.

Однако в своем трактате “Искусство живописи”, изданном в 1649 году, Пачеко уделил значительное внимание толедскому художнику. Многое из того, что увидел Пачеко в мастерской Эль Греко, поразило его.
Например, в некоторых комнатах на верёвках к потолку были привязаны модели различных фигур, вылепленные из глины или воска; этот приём облегчал создание многофигурных композиций со сложными движениями персонажей. Пачеко не знал, что этот приём Эль Греко заимствовал у Тинторетто во время своего пребывания в Италии.
Якопо Тинторетто (Робусти, 1518-1594).

Не обошёл вниманием Пачеко и реплики картин Эль Греко, которые он описал как
"написанные маслом на очень маленьких полотнах образцы всего того, что он исполнил за свою жизнь".
Осмотр Пачеко мастерской Эль Греко происходил в сопровождении Хорхе Мануэля, так как больному художнику было уже трудно сопровождать своего гостя.
Увиденные картины поразили Пачеко своей необычностью техники исполнения и колоритом, непохожестью на господствовавшие в Испании вкусы.
Пачеко неодобрительно отозвался о технике живописи Эль Греко, так резко отличавшейся от всего, что он видел раньше, но он был вынужден признать огромный талант художника из Толедо:
"Хотя мы и писали в некоторых местах против его мнений и парадоксов, но мы не можем исключить его из числа великих живописцев, потому что имеются некоторые произведения его работы, столь явственно яркие и такие живые, что равны произведениям самых лучших художников".


Достаточно высоко оценил Пачеко и личность Эль Греко, с которым ему удалось беседовать. Он отмечал очень широкий круг интересов художника и глубину его знаний, высокий интеллект и остроумие собеседника, и признавал в Эль Греко большого философа.

Я не злоупотреблял в этом очерке описанием картин Эль Греко, но о двух пейзажах художника, на которых изображён его любимый город, я должен сказать несколько слов для пояснения того, что вы можете увидеть, разглядывая их. Я имею в виду “Вид Толедо перед грозой” и “Вид и план Толедо”.
Не останавливаясь на мистическом и тревожном видении художника, следует отметить своеобразие его изображений города. Ведь люди, хорошо знающие Толедо, сразу же заметят многочисленные неточности и искажения в изображении зданий и местности, поэтому полотна Эль Греко следует считать отражением Толедо в восприятии художника, некими видениями любимого города.

Для объяснения своей позиции Эль Греко вписал в план города на картине следующие слова:
"Я был вынужден изобразить госпиталь Дон Хуана де Тавера маленьким, как модель, иначе он только бы закрыл собой городские ворота де Визагра, но и купол его возвышался бы над городом. Поэтому он оказался размещённым здесь, как модель, и перевёрнутым на месте, ибо я предпочитаю лучше показать главный фасад, нежели другой – впрочем, из плана видно, как госпиталь расположен в отношении города".


Эль Греко писал картины всю жизнь, и умер в своей мастерской с кистью в руке, когда работал над “Обручением Марии”.

Хорхе Мануэль после смерти отца составил опись имущества, оставшегося после смерти художника. О наличных деньгах в этой описи нет ни слова. Там перечислено около двухсот (!) незавершённых работ, а также множество набросков, рисунков и моделей из глины и воска.
Упоминается пятитомный труд об архитектуре, написанный и проиллюстрированный Эль Греко, но, к сожалению, это сочинение до наших дней не сохранилось. Разумеется, в описи указаны и книги из прекрасной библиотеки Эль Греко.

Вначале художника похоронили в церкви Сан Доминго эль Антигуа, но вскоре из-за разногласий с капитулом собора гроб с телом Эль Греко был перенесён в монастырь Сан-Торквато, где над могилой художника был сооружён роскошный порфировый саркофаг. Порфир не смог сохранить могилу великого живописца, так как в XIX веке монастырь был разрушен, порфировый саркофаг разбит на куски и могила художника утеряна.

Когда в том же XIX веке начал вновь просыпаться интерес к творчеству Эль Греко, отыскать следы его захоронения не удалось. То, что в наши дни выдаётся за могилу Эль Греко, таковой не является, это просто дань памяти великого художника.
Судьба наследия Эль Греко в Испании оказалась довольно трагичной. Да, Веласкесу ещё удалось уговорить короля Филиппа IV приобрести для Эскориала такие полотна Эль Греко, как “Святой Ильдефонс” или “Святой Павел”, но потом о художнике прочно и надолго забыли. Когда в 1819 году в Мадриде открылся музей Прадо, в нём не нашлось места ни для одного из полотен Эль Греко!

Большинство полотен, приобретённых заказчиками, по большей части пылились в запасниках и кладовках, что позволило им остаться в Испании, тогда как почти все шедевры позднего периода творчества Эль Греко, такие как “Снятие пятой печати” или “Моление о чаше” оказались в зарубежных собраниях.
Это, впрочем, сказалось на возрождении интереса к картинам Эль Греко и переоценке его творчества. Восхищались творениями Эль Греко, и в первую очередь его портретами, такие художники-новаторы как Сезанн и Мане, немного позднее – Пикассо и Дали, но процесс признания Эль Греко всё-таки шёл достаточно медленно.

Даже известный искусствовед Андрей Иванович Сомов (1830-1909), кстати, отец известного художника Константина Андреевича Сомова (1869-1939), в статье, написанной для энциклопедического словаря Брокгауза и Эфрона, практически не нашёл добрых слов в адрес творчества Эль Греко. В своей краткой заметке, созданной в начале XX века, он пишет:
"Как живописец, он сперва подражал Тициану и другим венецианским колористам, но потом, в погоне за оригинальностью, стал писать ограниченным числом красок, в вялых, мутных и негармоничных тонах, а рисовать сухо и вычурно; тем не менее, даже позднейшие произведения его кисти имеют своё достоинство, состоящее в сильном выражении сурово-благочестивого, аскетического чувства".


Настоящее массовое признание Эль Греко началось только в первой трети XX века, когда появилось поколение художников-экспрессионистов, считавших его своим предтечей.

Эль Греко: несколько фрагментов из жизни гениального живописца. Часть III