Александр Иванович Герцен в последний год своей жизни. Часть I


Ворчалка № 865 от 25.09.2016 г.




В этом очерке я не собираюсь смаковать скандальные подробности в жизни Герцена, Огарёва и окружавших их женщин. Об этом и так написано довольно много. Давайте лучше взглянем на Александра Ивановича глазами Петра Дмитриевича Боборыкина, которого никак нельзя отнести ни к революционерам, на даже к революционным демократам. Итак...

П.Д. Боборыкин познакомился с Герценом (1812-1870) мельком в 1865 году в Женеве, но сблизился он с Александром Ивановичем только осенью 1869 года в Париже.
Герцен уже не помнил об их женевской встрече, так что Боборыкина представил Герцену русский учёный Григорий Николаевич Вырубов (1843-1913) на одном из своих четвергов.
От Вырубова Боборыкин узнал, что Герцен хочет с ним познакомиться, так как уже слышал о его фельетонах и письмах, печатавшихся в русской прессе, которые Вырубов очень хвалил.

Знакомство с Герценом

И вот в очередной вырубовский четверг их знакомство состоялось, но не сразу:
"Когда я вошёл в гостиную, Герцен вёл оживлённый разговор с Литтре. Кроме меня, из русских был еще Е.И. Рагозин (впоследствии обычный посетитель герценовских сред) и ещё кто-то из сотрудников “Philosophic positive” — быть может, некий доктор Unimus, практикующий теперь в Монте-Карло".
Эмиль Максимильен Поль Литтре (1801-1881) – французский учёный-энциклопедист, издававший журнал “Philosophic positive” совместно с Вырубовым.
Евгений Иванович Рагозин (1843-1906) – русский экономист и публицист.

Повторюсь: воспоминания Боборыкина о Герцене представляют определённый интерес, так у него не было особых идеологических причин восторгаться личностью давнего эмигранта. Поэтому я позволю себе привести несколько отрывков из воспоминаний Петра Дмитриевича, лишь изредка разбавляя их своими комментариями.

Портрет Герцена

В своих мемуарах Боборыкин очень скупо описал внешность Герцена:
"Внешность Герцена, в особенности его взгляд и общий абрис головы, очень верно передавал известный портрет работы Ге, который я уже видал раньше.
Для тогдашнего своего возраста (ему шёл 58-й год) он смотрел ещё моложаво, хотя лицо, по своему окрашиванью и морщинам, не могло уже назваться молодым. Рост пониже среднего, некоторая полнота, без тучности, широкий склад, голова немного откинутая назад, седеющие недлинные волосы (раньше он отпускал их длиннее), бородка. Одет был в чёрное, без всякой особой элегантности, но как русский барин-интеллигент".
Николай Николаевич Ге (1831-1894) – русский художник.


В другой заметке о Герцене Боборыкин дополнил описание внешности А.И.:
"Красивым его лицо нельзя было назвать, но я редко видал более характерную голову с такой своеобразной, живой физиономией, с острыми и блестящими глазами, с очертаниями насмешливого рта, с этим лбом и седеющей шевелюрой. Скульптор Забелло сумел схватить посадку головы и всю фигуру со сложенными на груди руками в статуе, находящейся на кладбище в Ницце, только, как это вышло и на памятнике Пушкина в Москве, Герцен кажется выше ростом. Он был немного ниже среднего роста, не тучной, но плотной фигуры".
Пармен Петрович Забелло (1830-1917) – русский скульптор.

Московский барин

Боборыкин даже любовался старым московским барством Герцена:
"Это барство, в лучшем культурном смысле, сейчас же чувствовалось — барство натуры, образования и всей духовной повадки.
Тургенев смотрел более барином и был тоже интеллигент высшей марки, но он, для людей нашей генерации и нашей складки, казался более “отцом”, чем Герцен.
В А[лександре] И[вановиче] чуялось что-то гораздо ближе к нам, что-то более демократическое и знакомое нам, несмотря на то, что он был на целых 6 лет старше Тургенева и мог быть, например, свободно моим отцом, так как родился в 1812, а я в 1836. Но что особенно, с первой же встречи, было в нем знакомое и родное нам — это то, что в нём так сохранилось дитя Москвы, во всём: в тембре голоса, в интонациях, самом языке, в живости речи, в движениях, в мимической игре".
Иван Сергеевич Тургенев (1818-1883) – русский писатель.

Герцен и К.Д. Кавелин

Вспомнил Боборыкин и о старинном знакомстве Герцена с Кавелиным, находя между ними много общего:
"Так, я уже высказывался в том смысле, что для меня большое сходство (хотя и не черт лица, в деталях) между ним и К.Д. Кавелиным, которого я лично зазнал раньше.
Оба были типичные москвичи одной и той же эпохи. В особенности в языке, тоне речи и её живости. Они недаром были так долго друзьями и во многом единомышленниками и только под конец разошлись, причем размолвка эта была для Кавелина очень тяжкой, что так симпатично для него проявляется в его письмах, гораздо более тёплых и прямодушных, чем письма к Герцену на такую же тему Тургенева".
Константин Дмитриевич Кавелин (1818-1885) – русский учёный.

Разговор Герцена с Литтре

В центре этого четверга стал научный спор между Герценом и Литтре, и Боборыкин не мог обойти его своим вниманием:
"Разговор Герцена с Литтре продлился, кажется, весь вечер, и для меня он точно нарочно был приготовлен, чтобы сейчас же показать, с каким философским миропониманием кончал Герцен свою жизнь: через три месяца его уже не было в живых.
Не помню, кто начал это прение (это был не просто разговор, а диалектический турнир), но Герцен гораздо больше нападал, чем защищался".
Этот научный диспут произвёл на слушателей тягостное впечатление, так что, опуская подробности, привожу выдержки из Боборыкина:
"Мне лично было неприятно, главным образом, то, что А.И. слишком субъективно и, так сказать, “литературно” нанизывал свои возражения, и Литтре, вообще очень неречистый, побивал его без всяких усилий диалектики... мне было неприятно видеть, что А.И., при всей живости его доводов и обобщений, всё-таки уже отзывался в своем философском credo Москвой 40-х годов.
То же впечатление этот спор произвел и на Е.И. Рагозина...
Кроме того, выходило так, что Литтре не сразу схватывал фразеологию своего собеседника. Герцен бойко вел французский разговор, но думал он при этом не по-французски, а по-русски и целиком переводил фразы своего полугегельянского жаргона, чем и приводил не раз Литтре в недоумение.
Но всё-таки от человека получилось сразу нечто очень живое, искреннее и смелое, хотя он как мыслитель, на нашу тогдашнюю оценку, и не стоял уже на высоте строго научного мироразумения и теории познания".


Отъезд Герцена во Флоренцию

Вскоре после этого четверга Боборыкин вместе с Вырубовым посетили Герцена, с которым тогда жили Наталья Алексеевна Огарёва-Тучкова (1829-1913) и их дочь Лиза [Елизавета (1858-1875)], известная тогда как девица Огарёва. Герцен просил Боборыкина навещать его, но вскоре уехал во Флоренцию, где заболела его дочь Наталья Александровна (Тата, 1844-1936), жившая у брата Александра (1839-1906). Перед отъездом Герцен просил Боборыкина бывать у его “дамы”, причём он не говорил о Наталье Алексеевне, как о своей гражданской жене, а, приглашая, сказал:
"Вы спросите госпожу Огарёву".


Это было довольно странно, так как “госпожа Огарёва” в 1869 году стала официально носить фамилию Герцен, с которой она жила до своего возвращения в Россию в 1876 году.
Их дочка Лиза, кстати, никогда не называла Герцена “papa” или “отец”, и говорила ему “Александр Иванович”; даже в его присутствии она говорила о нём в третьем лице.
Боборыкин не воспользовался подобным приглашением и не встречался с Натальей Алексеевной до возвращения Герцена из Флоренции.

Продолжение знакомства с Боборыкиным

Герцен отсутствовал больше месяца, а когда вернулся, то в тот же день вечером навестил Боборыкина и просидел у него около получаса. Оказалось, что Герцен привёз из Флоренции свою дочь Тату, которая ещё не совсем оправилась от нервного заболевания, и в Париже её должен был лечить сам Шарко, которого Боборыкин впервые и увидел в квартире Герцена.
Жан Мартен Шарко (1825-1893) — французский психиатр.

Оценка личности Герцена

Визит Герцена произвёл на Боборыкина самое благоприятное впечатление:
"Я был очень тронут этим неожиданным посещением и тут сразу почувствовал, что я, несмотря на разницу лет и положения, могу быть с А[лександром] И[вановичем] как с человеком совсем близким. И тон его, простой, почти как бы товарищеский, никогда не менялся. Не знаю, чем он не угодил женевским эмигрантам, но ни малейшего генеральства у него не было".


Подобный отзыв о Герцене позволил Боборыкину сравнить Александра Ивановича с Тургеневым, причём, сравнение это было не в пользу последнего:
"В Иване Сергеевиче, даже когда он ласково принимал вас, вы всегда находили что-то обособленное, не допускающее до настоящего сближения. Это чувствовалось даже тогда, когда я был уже, к 80-м годам, сорокалетним писателем.
А в Герцене я видел вовсе не представителя поколения “отцов”, а старшего собрата, с такой живостью и прямотой всех проявлений его ума, души, юмора, какая является только в беседе с близким единомышленником, хотя у меня с ним до того и не было никакой особенной связи".


Диабет у Герцена

В те же дни Боборыкин узнал и о болезни самого Герцена, но сначала разговор у них шёл о старшей дочери Герцена и её болезни:
"Знаете, когда Александр прислал мне депешу сюда, я сейчас же сам собрался в путь. Он у меня человек серьезный, уравновешенный. Зря меня тревожить не стал бы. И это была для меня порядочная встряска".
Герцен имел в виду своего сына Александра Александровича.

Неожиданно Герцен сменил тему разговора, вытянул руку из-под манжеты и указал на неё Боборыкину:
"Видите? Желвак! То, что французы называют un clou [гвоздь]. У меня диабет, и как только какое-нибудь волнение — сейчас и выскочит вот такая история!"
Боборыкин считал, что именно осложнение после воспаления, вызванное диабетом, и унесло Герцена так рано.

В эти дни в Париже собралось почти всё семейство Герцена, кроме сына Александра, приехала даже дочь Ольга Александровна (1850-1953), которая в 1873 году выйдет замуж за французского историка габриеля Моно (1844-1912).

И.А. Герцен и Н.Г. Чернышевский: мнения современников

(Окончание следует)